Интерес к врачеванию царей только на первый взгляд кажется праздным любопытством. В самодержавной России от самочувствия монарха нередко зависела судьба всей страны. Стародавнее выражение "тяжела ты, шапка Мономаха!" обретает особый смысл, если посмотреть на среднюю продолжительность жизни российских венценосцев. Власть тяжелила плечи, ответственность старила до времени, ежечасные заботы укорачивали жизнь. Каким бы ни было от природы здоровье царей, ни один из них не дожил до глубокой старости. Долгожителем монархического Олимпа был Александр II (63 года), жизнь которого оборвала бомба террориста. Больше до 60 лет никто из русских царей не доживал (Иван Грозный – 54 года, Петр I – 52 года, Николай II – 50 лет). Из цариц долгой жизнь была лишь у Екатерины II (68 лет), с ней не могли соперничать ни Елизавета Петровна (52 года), ни Анна Иоанновна (47 лет). Судьба правителей в любой стране была не из легких. Монарх в России, как известно, больше, чем монарх. Он и «отец родной», и «помазанник божий». Он и Закон, и Правда, и Сила, и Вера. Потому и здоровье царей (среди них были не только физически, но и психически больные люди) всегда было делом государственной важности и большой государственной тайны.
На протяжении всей российской истории ответственность за царскую жизнь чаще всего ложилась на плечи иностранцев. Вплоть до XVIII в. своей научной медицинской школы в России не было, тогда как Европа гордилась своими докторами медицины. «Свет» с Запада был ярче и надежнее. К тому же, врач-иностранец на русской службе - человек зависимый, не укорененный на русской почве, не имеющий крепких связей по родству или дружбе. Да и сохранить придворные тайны было значительно проще «немчину»-иностранцу, не говорящему по-русски. Все это побуждало самодержцев доверять свою жизнь и здоровье именно врачам-иноземцам. Даже позже, когда отечественная медицина уже могла составить конкуренцию западной, придворными врачами по традиции становились иностранцы. Правда, многие из них были потомками обрусевших фамилий, нашедших в России вторую родину. Из 149 лейб-медиков, служивших при русском дворе[1], по нашим подсчетам, 106 имели иностранные фамилии. Например, талантливый доктор Николай Арендт или лейб-акушер Дмитрий Отт.
Появление в России иностранцев, в том числе врачей, сыграло важную роль в установлении культурных связей с Западом. Иноземцы везли в Россию не только свои знания, опыт, но и привычки, традиции, культуру. Чем выше был авторитет иностранного специалиста, тем больший интерес он вызывал к себе, тем выше ценилось его мнение по любому вопросу. Успешному диалогу культур мешали конфессиональные разногласия. Вопросы веры мешали сближению католиков и протестантов с православным миром, с трудом преодолевая его закрытость.
Между тем, врачей-иностранцев приезжало в Россию немало. В течение XVI-XVII вв. в Московском государстве были приняты на службу около 200 иноземных медиков (немцы, поляки, белорусы, голландцы, датчане, греки, итальянцы, и др.) Чаще всего служить московскому царю приезжали врачи и аптекари из Англии и Шотландии, включая коренных жителей и выходцев из других стран, но выросших и получивших там медицинское образование. Многие из них служили Аптекарском приказе, в госпиталях, в военных подразделениях (полковые врачи), в учебных медицинских заведениях. Их вклад в развитие российского государства и российской культуры еще предстоит изучить.
Ранняя история не богата сведениями о врачах-иностранцах, но даже скупые письменные источники времен Киевской Руси сохранили данные о медиках, приглашенных на службу к великим князьям. В Х в. при киевском князе Владимире Святом состоял врач Иванец Смер, половчанин по происхождению, изучавший медицину у арабов и армян, совершив длительное путешествие в Бухару и древний армянский город Ани, недалеко от горы Арарат. В XI в. греческий подвижник, врачеватель Агапит из Печерского монастыря был приглашен к постели больного киевского князя Владимира Мономаха и сумел облегчить его страдания специальными снадобьями, привезенными из Александрии. Профессор в книге о травниках и лечебниках (1879 г.) упоминает о некоем армянском враче, лечившем Владимира Мономаха, о котором в Печерском Патерике сказано, что он был "хитр зело" и умел определять пульс[2]. Есть в книге Флоринского упоминание и о греке Петре Сириянове. Соловьев называл его «искусным лекарем». Петр родился в Сирии, приехав на Русь, состоял на службе у черниговского князя Святослава Давыдовича (Святоши). Известно, что этот врач лечил разбитого параличом галицкого князя Владимира, для чего, по свидетельству очевидцев, укладывал его в укроп[3]. Не раз его приглашали к постели заболевшего Владимира Мономаха. Князей лечили по большей части домашними средствами, «зелиями», произрастающими на русской почве, мазями, пластырями, даже некоторыми хирургическими приемами, но есть немало свидетельств тому, что уже тогда «лечцы» использовали привезенные на Русь иноземные лекарства.
В исторических документах XII-XIV вв. нам не удалось отыскать сведений об иноземцах-медиках. Княжеские междоусобицы, татарские набеги, опустошительные эпидемии и войны делали небезопасным пребывание иностранцев на русской земле. Но уже в княжение Дмитрия Донского в к. XIV в. летописи рассказывают об иностранных специалистах из Византии и Европы, прибывшие по приглашению князя. Были среди них и врачи, выпускники европейских университетов, но имена их, к сожалению, не сохранились.
С конца XV в., когда на политической карте мира появилось новое государство – Россия, интерес иностранцев к русским пространствам заметно возрос, да и царский двор стал открываться для европейцев. В числе первых специалистов там появились врачи. В свите невесты московского князя Ивана III Софьи Палеолог, племянницы последнего византийского императора, были греческие доктора. Врачи привезли с собой книги, лекарства, медицинские инструменты. Появившись при дворе вместе с «грекиней» Софьей, они стали для царя частью приданного принцессы, вроде живой заморской диковины, которую, гордясь, показывали гостям. Щедро оплачивая знания приезжих специалистов, царь считал их едва ли ни своей личной собственностью, чем-то вроде живых предметов роскоши или особо ценных слуг, исполнявших только его распоряжения.
Вопрос о том, что влекло иностранцев на русской службе не так уж и прост. Что было главной причиной рискованного путешествия в далекую и чужую страну? Щедрое жалование и подарки? Но к царю на службу поступали чаще всего уже опытные врачи, успешно практикующие в благополучной Европе, скорее всего имеющие возможность устроится там безбедно. Жажда приключений, авантюризм, любопытство? Несомненно, но вряд это было определяющим стимулом дальней поездки в Россию. Не последним аргументом в решении посетить далекую страну была возможность коммерческой деятельности. Многие английские врачи охотно совмещали деятельность придворных эскулапов и удачливых негоциантов. Нельзя исключить и тот факт, что многие из иностранцев, отправляясь на службу к русскому царю, выполняли поручения своих правителей, беря на себя функции дипломатов, советников или просто играя роль их «глаз» и «ушей». Одно очевидно, отправляясь в Россию, надо было обладать особым мужеством и сильным характером.
Летописи сообщают о печальной судьбе врача Антона Немчина, прибывшего в Москву в 1485 г. и принятого на службу к великому князю Ивану III. Он за короткое время заслужил доверие московского правителя, но Случай вмешался в его судьбу. По просьбе Ивана III этот врач лечил татарского князька Каракуча, находившегося при царевиче Даниаре, служившем Москве, но вылечить его не удалось. Московский царь отдал немца сыну умершего князька, но когда тот, помучивши врача, хотел отпустить его, взявши с него окуп, Иван настоял, чтоб татары убили Антона. Исполняя волю царя, врача отвели под мост на Москву-реку и там на льду зарезали ножом «как овцу», по выражению летописца. Это событие навело страх на Аристотеля Фиораванти, талантливого архитектора, приглашенного для строительства московского Кремля. Будучи уже в летах, он стал просить Ивана отпустить его на родину, но московский правитель приказал отобрать все имущество итальянца и посадил его под арест в дом убитого врача Антона[4].
Незавидной была и участь врача-иудея Леона Жидовина, привезенного русскими послами из Венеции. Он взялся излечить сына Ивана III 22-летнего Иоанна Иоанновича, страдавшего «камчугою в ногах» (ревматизмом). «Сей медик, - пишет Карамзин, - более смелый, нежели искусный, жег больному ноги стеклянными сосудами, наполненными горячею водою, и давал пить какое-то зелие»[5]. Доктор фактически обрек себя на гибель, опрометчиво заявив Ивану Васильевичу: «Я непременно вылечу твоего сына, а если не вылечу, то вели казнить меня смертною казнью»[6]. Наследник умер 15 марта 1490 г., а царь «…после сыновних сорочин велел отсечь голову лекарю…»[7]. Казнь совершили при большом скоплении народа недалеко от Кремля, на Болвановке. Даже деспотические наклонности Ивана Ш и бесцеремонное отношение его с иностранцами не охладило желание последних посещать Москву.
При дворе Василия III (сыне Ивана III) было уже несколько врачей-иностранцев. Особым доверием пользовался константинопольский грек Марко. Турецкий султан несколько раз просил московского князя отпустить опытного доктора на родину. Царь Василий всякий раз отвечал отказом, предлагая перевезти в Москву семью врача. В качестве военного трофея был доставлен из Любека в Кремль еще один врач - Феофил (Теофил), взятый в плен в Литве воеводой Сабуровым. В 1516 г. маркграф Альберт добивался возвращения этого медика, но великий князь просил посла передать, что Феофила «ныне отпускать непригоже»[8]. Как же высоко ценился профессионализм врачей, если из-за них венценосные особы лично вели переписку, рискуя обострить политические отношения!
Особым почетом пользовался при московском дворе немец Николай Люев (Булев, Булов, Луев), которого посол Франциск ди Колло, посетивший Москву в 1518 г. называл «маэстро (мастер) Николо Любацензе, профессор медицины и астрологии, знаток фундаментальных наук»[9]. Николай родился в Любеке, образование получил в Падуанском университете. Приехав в Россию, до самой смерти служил московскому государю. Кроме медицины Николай Люев успешно заниматься переводческим ремеслом. Им была переведена одна из наиболее популярных медицинских книг - «Вертоград», которую доктор дополнил новыми медицинскими сведениями, содержащими рекомендации по уходу за больными, данные о лекарственных растениях и их свойствах, а также были даны специальные указания о лечении больных. Например, о лечении «битому человеку от кнутья», причем, «от московского кнутья, а не сельского».
На 55 году жизни царь Василий занемог на охоте. Причиной немощи стал подкожный нарыв. В Москву были посланы гонцы за докторами Николаем Луевым и Феофилом. Те лечили его (по общему совету) припарками. «Лекаря начали прикладывать к болячке пшеничную муку с пресным медом и лук печеный; от этого болячка стала рдеть и загниваться… стало выходить много гною, в груди начала чувствоваться тягость. Врачи дали ему чистительное, но это средство не помогло…»[10]. Прошло две недели. Государю становилось все хуже. Василий испытывал огромные мучения. Рана воспалилась, от нее шел сильный смрад. Медики были бессильны помочь больному. С каждым днем язва, образовавшаяся на месте нарыва, увеличивалась. Гной из нее шел «целыми тазами». Государь перестал есть, появилась тяжесть в груди. Он обратился к лекарю Николаю Люеву: «Брате Миколае! Ты видел мое великое жалование к себе: можно ли тебе сделать мазь или что–то иное, чтобы облегчить мою болезнь? Николай отвечал князю: «Видел я, государь, твое государево жалованье великое; если бы можно, тело свое раздробил бы тебя ради, государя, но дума моя немощна без Божьей помощи»[11]. Спасти Василия не удалось.
Особым покровительством иностранные медики пользовались во времена царя Ивана IV (Грозного). Большинство из них были англичане –Ральф Стендиш, Елисей Бомелий, доктор Иоганн, Ричард Элмес, Роберт Якоб (в России названный Романом Елизарьевым).
Доктор Ральф Стендиш, по-видимому первый английский медик, был приглашен в Москву при посредничестве английских купцов, торговавших в Москве. Он присутствовал на переговорах агента Московской компании Антона Дженкинсона с царем. Ральф Стэндиш обучался в Кембридже, где стал магистром, а позднее доктором медицины. Он был известным медиком, состоял в королевском колледже врачей. Многие недоумевали, как доктор мог променять благополучную Англию на дикую Россию. В сентябре 1557 г. доктор Стендиш прибыл ко двору Грозного. Его в числе других англичан царь принял радушно, через два дня прислал для них лошадей для поездок по городу. Доктор не раз консультировал царя, возможно, лечил его, используя привезенные из Англии лекарства. Уже через неделю Стэндиш получил соболью шубу, покрытую травчатым бархатом, а потом – 70 рублей[12]. Доктор Стендиш выполнял свои обязанности царского врача и через два года скончался в Москве в 1559 г.
Вместе со Стэндишем в Москву приехал хирург и аптекарь Ричард Элмес. Он провел в России около 30 лет (). Чем-то он навлек на себя гнев царя и чудом избежал смерти. Только заступничество английского посла в России спасло ему жизнь. Тогда же при дворе царя служили англичане, прибывшие по рекомендации королевы Елизаветы I – доктор медицины Рейнольдс, потомок известного дворянского рода из Эссекса, выпускник Кембриджа, аптекарь Томас Карвер и хирург Хэмфри Локк. Всем им было положено хорошее жалование - доктору 200 рублей, аптекарю – 100 рублей, хирургу – 50 рублей. Английский двор был заинтересован в расширении связей с Россией и охотно посылал специалистов для царского двора, имевших нередко особые поручения политического характера.
Удивительная история произошла с врачом Арнольфом, служившим у Ивана Грозного. В течение нескольких веков из одного издания в другое кочевал устойчивый исторический миф враче и математике Арнольде Лендзее. Но доктора с таким именем на самом деле никогда не существовало! Исследования историка показали, что в одно время с врачом московского царя жил в Бельгии математик Арнольд Ленси, никогда не видевший России, преподававший в г. Бееле и умерший там же в 1570 г. Придворный же доктор по имени Арнольф, чью фамилию не сохранили документы, прибыл скорее всего из Италии и помимо медицины, тоже изучал математику - любой дипломированный врач-европеец использовал в своей практике врачебную астрологию, которая невозможна без математических знаний. В Европе врачей-астрологов называли «ятроматематиками». Зная пристрастие Ивана Грозного к разного рода предсказаниям (в одном из писем царю князь Курбский упрекал его в том, что он «собирает чародеев и волхвов из дальних стран»), нетрудно предположить, что астрологические знания доктору Арнольфу очень пригодились. Он приехал на русскую службу около 1564 г. и, прослужив почти семь лет, трагически скончался во время набега татарского хана и пожара в Москве в 1571 г. [13] Мифологический доктор «Арнольд Лендзей (Линдсей)», которого якобы прислала английская королева в 1568 г., бывший не то англичанином, не то бельгийцем, не то « роддом из Фландрии», выезжавшим на время в Бельгию и успевший издать там книгу по математике, - все это не более, чем историческая мистификация!
При докторе Арнольфе несколько лет прослужил переводчиком Альберт Шлихтинг, оставивший интереснейшие воспоминания о жизни у московского царя, где, в частности, говорится о приглашении для заболевшей (или отравленной?) супруги Анастасии немки-знахарки Катерины Шиллинг из Лифляндии. За ней была в Дерпт была послана золоченая карета, а по прибытии в Москву царь одарил ее дорогим платьем и пообещал: «Если ты поможешь моей царице, мы пожалуем тебя на всю твою жизнь половиной доходов с Юрьевского уезда в Лифляндии»[14]. Но все старания знахарки были напрасны, великая княгиня умерла, и немку отправили на родину.
Недолго был при Иване IV английский доктор Ричард Ригерт, как свидетельствуют документы, тоже присланный королевой Елизаветой. По окончании службы он был отправлен с почестями домой, имея при себе сопроводительное письмо царя с благодарностями.
Недобрую славу оставил после себя прибывший из Англии медик Елисей Бомелий (Элизиус Бомелиус), пользовавшийся особой царской милостью. Он родился в голландском городе Везель, долго жил в Англии, изучал медицину в Кембридже, но известен он был больше не как врач, а как астролог и искусный математик. Царь приблизил к себе доктора во время опричнины. Пользуясь благосклонностью царя, Бомелий жил в роскоши, регулярно отправлял к себе на родину в Вестфалию деньги и дорогие вещи. Желая угодить царю, он ловко использовал разные астрологические суеверия, внушил Ивану мысль обратиться к английской королеве, прося убежища в Англии, объясняя свой переезд тем, что здесь «все хотят его извести». Карамзин называл его «злобным клеветником» и писал: «, негодяй и бродяга, изгнанный из Германии, снискав доступ к Царю, полюбился ему своими кознями; питал в нем страх, подозрения; чернил бояр и народ, предсказывал бунты и мятежи, чтобы угождать несчастному расположению души Иоанновой»[15]. Он пользовался доверием царя, гадал, составлял гороскопы, изготавливал яды для впавших в немилость опальных людей. Очевидцы говорили о ста отравленных ядами Бомелия, который так искусно готовил зелья, что «отравленный издыхал в назначаемую тираном минуту»[16]. На совести этого врача гибель многих бояр и знатных людей. Известно, что спальника боярина Григория Грязного Бомелий умертвил собственноручно. Он вступил в заговор в пользу польского и шведского королей, но был уличен в тайных связях с польским королем Стефаном Баторием. Запутавшись в интригах, он решил бежать из России, и был схвачен на границе. Подробности его бегства описал А. Шлихтинг. Он рассказал, что доктор Елисей пришел к царю за проезжей грамотой для своего слуги, которого он решил отправить за необходимыми лекарствами в Ригу. Получив разрешение на выезд, Бомелий сам под видом слуги пустился в путь, захватив все деньги, нажитые в Москве. Приехав в Псков, он, хотя и успел остричь бороду, был опознан по говору на торговой площади. Отобрав все золото, зашитое в одежду, доктора вернули в Москву[17]. Там Бомелий был обвинен в измене и ко всеобщей радости «мучительски» казнен в 1580 г.[18] Пытками придворного медика руководил по распоряжению отца царевич Иван. Англичанин Джером Горсей, очевидец событий, рассказывал, что, Бомелию «выворотили из суставов руки и ноги, спина и тело были изрезаны проволочным кнутом. Он признался во многом таком, чего и не было. Его сняли с дыбы и привязали к деревянному шесту или вертелу, выпустили из него кровь и подожгли; его жарили до тех пор, пока в нем, казалось, не осталось никаких признаков жизни, затем бросили в сани и провезли через Кремль… затем его бросили в темницу, где он тотчас же и умер»[19]. Позже царь отпустит в Англию вдову доктора, не разрешив ей забрать ни вещи, ни деньги мужа.
После смерти снова обратился к английской королеве с просьбой прислать ему на службу несколько умелых и искусных врачей. Елизавета откликнулась на эту просьбу и прислала в 1581 г. в Москву доктора Роберта Якоби. «Мужа искуснейшего в лечении болезней уступаю его тебе, брату моему кровному, не для того, чтобы он был не нужен мне, но для того, что тебе нужен, - писала Елизавета, - можешь смело верить ему свое здоровье. Посылаю с ним в угодность твою аптекарей и цирюльников, хотя мы сами имеем недостаток в таких людях»[20]. Вместе с ним прибыли аптекарь Френдчем, хирург и несколько врачей. Именно этот доктор предложил царю жениться на двоюродной сестре английской королеве Елизаветы леди Мери Гастингс.
В начале 1584 г. у Ивана IV открылась страшная болезнь - какое-то гниение изнутри. В конце жизни у царя усилились мучительные боли в суставах, которые преследовали его в течение всей жизни. Тщательное изучение его скелета, позволило специалистам сделать вывод о раннем окостенении хрящей и сухожилий, что делало болезненным каждое движение. Царя лечили травами, сомнительными лекарствами и снадобьями. Ненадолго облегчение приносило лечение ртутными мазями. Иван все чаще прибегал к традиционному обезболивающему – алкоголю. Иностранные светила были бессильны, все усилия вылечить царя были тщетны. Он обезножил и передвигался при помощи слуг на специальных носилках.
Вскоре царь умер, но еще долго после его смерти по Москве ходили слухи о том, что Ивана отравили, и не без помощи врачей-иностранцев. Джером Горсей одной из версий смерти Ивана Грозного считал отравление с помощью медика Иоганна Айлоффа. Говорили, что царь был удавлен после того, как потерял сознание во время игры в шахматы. Ходили слухи и о его отравлении.
Громче других о причастности иностранцев к смерти царя говорили те, кто не одобрял его увлечения Западом. Историк Платонов пишет о серьезной оппозиции царю, которая всегда существовала в Кремле и за его пределами из числа тех, кто противился любому общению с иностранцами, особенно с англичанами. Осуждая царя, московский дьяк Иван Тимофеев говорил, что он «возлюбил от окрестных стран приезжающих»; иноземцам доверял свою душу и здоровье, слушая «их врачебные хитрости», от чего происходил «души его вред и телесное паче нездравие»[21].
Федор, занявший русский престол после смерти отца, здоровьем не отличался. Английский посол Флетчер писал, что 32-летний царь был «малорослым и бледнолицым недоростком, расположенным к водянке, с неровной, старчески медленной походкой от преждевременной слабости в ногах». Царь Федор с особым уважением относился к докторам и медицине.
После смерти Грозного доктор Якоби и аптекарь Френчем вернулись в Англию, но были отправлены королевой Елизаветой снова в Россию для оказания помощи царице Ирине Федоровне (супруге царя Федора Иоанновича). Посылая их снова в Россию, королева уведомляла царский двор, что доктор Якоби «особо искусен в целении женских и родильных болезней». Помня прежние заслуги английского доктора, царь Федор приказал встречать Якоби, для чего отправил в Вологду боярина Салтыкова, который снабдил врача деньгами, лошадьми и провожал его до Москвы – такой чести удостаивались только самые важные особы. Доктор добросовестно служил русскому трону, заботясь о здоровье всех членов царской семьи. Отдав всю жизнь медицине, он так и не завел семьи, остался холостяком. Умер Якоби в Англии во время одной из своих поездок в 1588 г.
постоянно нуждался в медицинской помощи. Среди его придворных врачей особой благосклонностью пользовался голландский доктор Болдуин Хамей. Он родился в Брюгге (Фландрия) в 1568 г., окончил Лейденский университет, где получил степень доктора медицины «с отличием». Когда профессоров университета попросили отобрать среди студентов того, кто подходит для службы при дворе русского царя Федора Иоанновича, все они без колебаний назвали имя Хамея. Ректор этот выбор одобрил и доктор Хамей отправился в Россию. В течение пяти лет он был личным врачом царя Федора и служил в Аптекарском приказе. Работы у него было всегда много. Только в 1598 г., незадолго перед кончиной монарха, доктор Хамей решил вернуться в Голландию, но разрешение на отъезд получил не сразу. За границей он практиковал с большим успехом. Живя последние годы в Англии, добился большого авторитета у коллег. На его могиле в Лондоне есть надпись, где указано, что был он врачом «большого московского царя»[22].
Позже, в 1594 г. по инициативе английских купцов после предварительных переговоров, в которых приняли участие английский посол и возглавлявший Аптекарский приказ Борис Годунов, королева Елизавета отправила в Россию доктора Марка Ридлей (Ридли). Он был рекомендован как высокообразованный человек, достойный служить российскому монарху. Марк Ридлей был выпускником Кембриджа, имел звание доктора медицины. В Россию он приехал в возрасте 35 лет, как член королевского колледжа врачей. Здесь он провел пять лет и стал любимцем царского двора. Марк Ридлей составил первый русско-английский словарь – «Словарь русской вульгарной речи», состоявший из 6 000 лексических единиц, который вплоть до настоящего времени является важнейшим источником по истории российской лексикологии XVI в. Когда пришло время отъезда доктора Ридлея на родину, Борис Годунов, сменивший Федора Иоанновича на троне, написал королеве Елизавете: «Мы возвращаем его Вашему Величеству с нашим царским благорасположением и похвалой за то, что он служил нам и нашему предшественнику верой и правдой». В этом послании Годунов заверял королеву в том, что если и впредь пожелают приезжать в Россию английские врачи, аптекари и иные ученые люди, то всегда будут пользоваться хорошим приемом, пристойным местом и свободным отпуском. Упоминание о возможном возврате (отпуске) неслучайно. Если во времена Ивана III к иностранцам, прибывшим на царскую службу относились как «к своим пожизненно подданным», то теперь за прибывшими сохранялось право вернуться на родину.
Неудачной оказалась поездка в Россию доктора Тимоти Виллиса (Тимофей Вилис), в качестве преемника Марка Ридлея. Он тоже пользовался покровительством английской королевы, окончил Оксфордский университет и получил звание доктора медицины, был автором двух крупных работ по алхимии и пользовался уважением как ученый. В России же случилось не предвиденное. Едва прибыв в Москву, он почти сразу же был отправлен обратно. Дело в том, что помимо медицинских услуг русскому царю, он должен был выполнить весьма тонкое дипломатическое поручение английского двора - разъяснить мотивы участия торговых судов английской Eastland Company в военных мероприятиях польского короля Сигизмунда III. что вызвало недовольство российской власти. Эта крайне деликатная полуофициальная миссия оказалась Виллису не по силам. К тому же, он не получил подробных инструкций от английского внешнеполитического ведомства и в результате был с бесчестьем выслан российским правительством на родину под предлогом его «профнепригодности». Доктора медицины взялся «испытать в знаниях» государев дьяк Василий Щелканов, расспрашивая иностранца о книгах, о лекарствах, о пульсе и его связи с болезнями. Ответы, полученные выпускником Оксфорда показались дьяку «неубедительными». Узнав об этом, королева Елизавета отправила Борису Годунову письмо, где горячо защищала английского врача, но назад его так и не вернули. Это осложнило англо-русские отношения, самому же Виллису было отказано в возмещении расходов на поездку в Россию.
Совсем иная история вышла с доктором Павлом Цитадином, прибывшим из Франции. Еще при жизни царя Федора среди придворных докторов Павел пользовался особым доверием и слыл самым искусным медиком. В последние годы жизни царя работы у врачей прибавилось. Когда же французский король Генрих IV попросил вернуть Цитадина на родину, московский двор отказал. После смерти Федора Павел стал личным врачом Годунова, который не пожелал с ним расстаться: « государь Борис Федорович добре жалует: на Москве женился, и ехати ему в свою землю для старости не можно».
При дворе Годунова было немало врачей, начавших свою карьеру еще при Иване Грозном и сыне его Федоре. Служивший в придворной аптеке еще в 1581 г. известный своим умением англичанин Френшам (Френчгам), по распоряжению английской королевы вернулся в 1602 г. на русскую службу к царю Борису. Аптекарь привез с собой из Лондона богатый запас целебных растений и минералов. В описи сопровождающей груз, значатся 146 наименований. Среди них «цидоны яблоки в сахаре…сахар барберис…масло коричное, гвоздишное, анисово… вотка розосолис, вотка Дохтура Стефана, кора мандрагора…глина Армянская и проч. »[23]
Взойдя на русский престол, Борис Годунов развернул целую долгосрочную программу привлечения иностранных специалистов на службу в Россию. Среди образованных людей, откликнувшихся на приглашение царя было немало врачей и аптекарей. Борис отправлял послов за границу для вербовки иностранных специалистов, наказывая «действовать тайком, не шумно… выкрадывать знания с запада…»[24] Отправляя посла в Любек, Борис просил «искать врача, который был бы навычен всякому докторству и умел лечить всякие немощи…»[25]. Старания послов были не напрасны. Штат придворных медиков значительно пополнился. Карамзин, ссылаясь на сведения пастора Бера, писал: «В 1600 году Борис вызвал из Германии Медиков и Аптекарей; первых было у него 6: 1)Христофор Рейтлингер, из Венгрии, приехавший в Москву с Английским Посланником, весьма искусный в своей науке и сведущий в языках; 2) Давид Вазмер; 3) Генрих Шредер из Любека; 4) Иоганн Вильке из Риги; 5) Каспар Фидлер из Кенигсберга; 6) студент Медицины Эразм Бенский из Праги. Каждому из них отпускали ежемесячно знатное количество хлеба, 60 возов дров и бочку пива; ежедневно штоф водки (1,23 литра – С. Л.), уксусу и запас для стола; ежедневно три или четыре блюда с царской кухни»[26]. Годунов «вообще благосклонный к людям ума образованного, чрезвычайно любил своих иноземных Медиков, ежедневно виделся с ними, разговаривал о делах государственных, о Вере, часто просил их помолиться за него»[27]. А чтобы молитвы были слышнее, Борис разрешил построить протестантскую церковь в Яузской слободе. В день ее открытия, писал очевидец, «немцы московские плакали, что дожили до такого счастья».
Сам царь в течение всей жизни мучился ревматическими болями суставов, страдал подагрой и потому особенно заботился о своем здоровьем. Придворные врачи находились при царском дворе на щедром содержании. Годовое жалование каждого из них составляло около 200 рублей (100 рублей могла стоить в те времена одна хорошая деревня с крестьянами). Кроме этого, медикам было выдано по пять коней их государевой конюшни. Помимо этого, каждый получил еще по одному коню, чтобы «летом каждое утро ездить верхом во дворец и в аптеку, одного коня особо для упряжки в сани зимой, затем двух лошадей для кареты жены, чтобы ездить ей на богослужение, затем одну рабочую лошадь – возить воду. Сверх того царь дал каждому большое поместье с 30-40 крестьянами. Да и уважение царь оказывал господам докторам такое, что и знатнейшим князьям и боярам…»[28]. Без подарка не оставался врач и после каждого визита к заболевшему царю. Особенно щедро Борис одаривал лекарей, если лекарство, прописанное ими, действовало быстро. Из царских покоев они уносили камку (тонкий шелк), бархат, соболей или драгоценные украшения.
Царь Борис, подобно все московским правителям, и сам относился к придворным медикам как к своим собственным драгоценностям. Врачи-иностранцы обязаны заботиться только о здоровье царской семьи. Он запретил без его особого разрешения лечить кого-либо, если только тот не пойдет на поклон к царю и не испросит на это позволения. Придворный врач, посланный царем к кому-нибудь из приближенных, был проявлением особой высшей царской милости и наградой за верную службу. Именно так можно расценить поступок Годунова, когда в январе 1605 г. он отправил к раненому боярину Мстиславскому своего врача со словами: «Ныне шлем к тебе искусного врача, да будешь здрав и снова на коне ратном»[29]. Щедрость царя тем более удивительна, что посланный врач отправился лечить боярина, получившего ранение в проигранном бою с ливонцами и Самозванцем Дмитрием.
В борьбе со своими врагами царь Борис, подобно Грозному, прибегал к услугам иноземных врачей. Уличив боярина Богдана Бельского в интригах против себя, Борис решил его наказать «по-царски». Хвалясь милосердием, государь придумал специальную казнь для Бельского. Зная, что он очень дорожит своей красивой черной бородой, Годунов приказал выщипать длинную густую бороду боярина по волоску. Для совершения этого экзотического наказания царь Борис специально пригласил шотландского хирурга Габриэля[30]. Безбородый боярин был выслан из Москвы, но надолго затаил злобу и на Годунова, и на иностранных врачей. В год смерти царя Бориса (1605 г.) в Москве схватили всех родственников Годунова, были разгромлены дома почти всех немецких врачей[31]. Причиной тому стали слухи об участии медиков в отравлении царя. Будто бы сначала отравили, а потом пустили слух, что Борис сам себя отравил в припадке ярости. Не последнюю роль в погроме врачей сыграл вернувшийся из ссылки боярин Бельский, борода которого уже отросла, но обида осталась. Правда, тот врач-шотландец к этому времени уже умер.
Сохранились сведения о том, что царь Дмитрий (Лжедмитрий I) был большим поклонником медицинских знаний, часто бывал в обществе врачей, посещал аптеки. Его личным доктором был Себастьян Петриций, привезенный им из Польши. Это был образованный человек, уважаемый ученый, окончивший Краковский университет, получивший степень бакалавра, а затем магистра. Он продолжил образование в Падуанском университете, где защитив диссертацию, получил степень доктор медицины. Петриций стал известен благодаря своим работам о лечении внутренних болезней, книгам об общественной и личной гигиене. В Польше у него была обширная практика. Вероятно, в доме Мнишека, врачом которого был Петриций, Лжедмитрий с ним и познакомился.
Kety КараянДалее здесь
Свежие комментарии