Уманский А.П. Кузнецк и алтайские остроги

Кузнецкий острог был построен в центре расселения «кузнецких людей» (шорцев) в 1618 г. для регулярного сбора ясака с населения, жившего в бассейнах Мрассу и Кондомы. Но уже в 1625-26 г. кузнец­кие ясатчики побывали на северном берегу Телецкого озера и взяли ясак с живших там телесов (1). С этого времени кузнечанам стала известна дорога к Алтын-озеру: она шла по левому берегу Кондомы, затем ее притока – р.

Антроп, переходила в долину правого притока Бии, р. Лебедь, и выходила к Телецкому озеру в районе Курьи. На одном из чертежей С. Ремезова указана и продолжительность пути от Кузнецка до Алтын-озера – «конным ходом» 6 дней. Кузнецкие служилые люди первыми освоили и так называемую Калмыцкую до­рогу, по которой русские послы из Томска и Кузнецка ездили в Ургу джунгарского хана на р. Иртыш, а ойратские послы и алманщики – в Кузнецкую землицу. Калмыцкая дорога пересекала Обь чуть ниже слияния Бии и Катуни, шла вверх по долине Бии ее правым берегом, затем по правому берегу р. Бехтемир (правый приток Бии) до Салаирского кряжа, пересекала его и выходила в долину Кондомы. От ус­тья Бии и Катуни до Кузнецка считалось «ходу конем 5 дней» (2).

Первая попытка построить острог в долине р. Бии была предпри­нята томскими воеводами еще в 1632 г. При этом преследовалась сугубо прагматическая цель – обеспечить успешный сбор ясака с алтайских племен, живших в бассейне Бии и на берегах Алтын-озе­ра. Достичь Бии было решено водным путем по р. Оби. Но отряд Ф. Пущина в 1632 г. поднялся по Оби только до широты современного Барнаула: путь ему преградили телеуты князя Абака. Тогда томские воеводы решили выйти на Бию уже известной в Кузнецке дорогой к Телецкому озеру. В 1633 г. зимой томский сын боярский П. Сабанский во главе томских и кузнецких ратников совершил поход к Те­лецкому озеру. Его задача состояла в том, чтобы добиться возоб­новления уплаты ясака телесами и выбрать место для строитель­ства острога (вторую половину задачи П. Сабанский не выполнил) (3). В 1642 г. П. Сабанский возглавил вторую военную экспедицию против телесов, в ходе которой нашел место, пригодное для пост­ройки острога – на стрелке р. Лебедь и р. Бии (4), где ныне нахо­дится аймачный центр Республики Горный Алтай с. Турочак. Однако план сооружения острога на верхней Бие или на Телецком озере тогда не был осуществлен.


В 1651 г. в Кузнецке стало известно о предложении тархана ойратского тайши Чокура Убаши – Самаргана Ирги русским властям – построить острог на устье Бии и Катуни и собирать ясак с окрес­тных племен (5).

Но русские воеводы не воспользовались этим предложением, оче­видно, не желая обострять отношения с Джунгарией и будучи заняты внутренними делами (незадолго до этого был подавлен бунт служи­лых людей в Томске, неспокойно было и в Кузнецке).

К 1680-м гг томским и кузнецким воеводам было хорошо извес­тно, что самое подходящее место для строительства острога – ус­тье Бии и Катуни, «Описание Сибири» 1683 г. отмечает, что тут «великое множество… зверя всякого, птиц и рыбы всякой», изобилие ле­сов и полей, отличная почва (»черность земная в человека выши­ною»), и делает вывод, что если бы здесь был сооружен острог, то царской казне была бы «великая прибыль» «в ясаке от ясачных и в проезде от торговых людей всяких» (6).

Воеводы понимали, что предгорья Алтая, в частности, район устья Бии и Катуни, весьма удобны для расселения русских крестьян с целью хозяйственного освоения этого региона и занимают очень выгодное стратегическое положение. Кстати, близ слияния Бии и Катуни есть остров, что облегчает «плавежную переправу» через только что начи­нающуюся Обь. Но и в конце XVII в. не было предпринято практических шагов к сооружению острога на устье Бии и Катуни. В Джунгарии в конце XVII в. создалось сложное положение: Галдан-хан, захвативший власть после убийства хана Сеньге, надолго увяз в борьбе против восточномонгольских князей и стоявшим за их спиной Китаем, чем вос­пользовался сын Сеньге Цэван-Рабдан и фактически установил свою власть в западной части Джунгарии. В России нарастало противостоя­ние Петра и Софьи, внимание ее фаворита В.В. Голицына было сосре­доточено на борьбе с Крымским ханством. Победивший сестру Петр, после Азовских походов сменил ориентиры внешней политики – с на­чала XVIII в. изнурительная Северная война требовала все больше средств. Важной статьей доходов царской казны и в начале XVIII в. оставалась «мягкая рухлядь» (пушнина), высоко ценившаяся на миро­вом рынке. Поэтому понятно, что правительство России не могло допу­стить утечки пушнины на сторону в виде алмана джунгарскому хану, его вассалам – князькам телеутов и кыргызов.

В этих условиях снова всплыл вопрос о сооружении острога в об­ласти расселения алтайских племен. Для сибирских властей слож­ной оставалась и проблема снабжения военных гарнизонов Сибири хлебным жалованьем. Если в оплату соляного жалованья шла соль с Ямышевского озера, хотя с каждым годом добывать ее из-за враж­дебного отношения Джунгарии становилось все труднее, то хлеб при­ходилось ввозить из России. На доставку его требовалось много вре­мени (5-6 месяцев), при этом приходилось отвлекать значительное число служилых людей. Поэтому важно было «заводить государеву пашню» на месте, чтобы снабжать этим хлебом гарнизоны Сибири. Удобными районами для заведения «государевой пашни» были юж­ные степи Западной и Восточной Сибири и Приамурье.

Иными словами, большую остроту приобретал вопрос о скорейшем хозяйственном освоении этих районов русскими людьми.

Мы полагаем, что к концу первого десятилетия XVIII века у прави­тельства Петра уже созрел план колонизации Южной Сибири путем единовременного продвижения военных отрядов вверх по рекам Ир­тыш, Обь и Енисей и закрепления Южной Сибири за Россией систе­мой оборонительных сооружений – в виде острогов и крепостей.

Начало исполнению этого плана было положено строительством в 1707 г. нового острога в Кузнецке – главной опорной базе на восточном фланге – и сооружением острога на р. Абакане.

В отписке, поданной в Сибирском приказе сыном боярским Гвинтовкиным, кузнецкий воевода сообщал, что он «построил в городе но­вый острог со всяким осторожным строением мерой против прежне­го острогу». «А прежней, государь, острог от многих лет весь згнил и обвалился. А на то, государь, осторожное строение,» – хвалился вое­вода, – «ис твоей государевой казны расходов никаких не было. По­строили острог кузнецкие всяких чинов люди своею работою» (7). В том же 1707 г. кузнецкий воевода О. Кочанов послал с сыном боярс­ким И. Сорокиным 1000 человек строить острог на р. Абакан, и в тоже лето Абаканский острог был построен (8). Следующим шагом стало сооружение острога в устье Бии и Катуни.

29 февраля 1708 г. в Москве Петр распорядился подготовить указ об этом. Цель постройки была сформулирована кратко – «для збору ясашной казны» и «к поселению пашенных крестьян». Чиновники из Сибирского приказа понимали, что ни то, ни другое не возможно без борьбы с другими претендентами на сбор дани с алтайских племен, поэтому, готовя указную грамоту, добавили третью цель: «от приходу воровских калмыцких и киргизских воинских людей». Действительно, после смерти Галдан-хана в 1697 г. Цэван-Рабдан объединил под сво­ей властью Западную и Восточную Джунгарию и укрепил зависимость от Джунгарии ее окраинных кыштимов – кыргызских и телеутских князь­ков. Претензии Джунгарии на сбор алмана с населения Южной Сиби­ри окрепли, но в то же время возросли и аппетиты телеутских и кыргыз­ских владетелей на свою долю алмана. Ясно, что Джунгария могла не позволить и поселение пашенных крестьян в предгорьях Алтая, поскольку земли до широты Новосибирска считались областью кочевания под­властных Джунгарии телеутов. Русские власти признавали наличие межи, отделявшей «Телеутскую землицу» от русских владений – на левом берегу Оби это была территория между реками Уень и Ирмень, а на правобережье Оби – между реками Иня и Лаилахан (9). Последовавшие с 1710 г. столкновения с Джунгарией и ее вассалами на Оби и Иртыше подтвердили прозорливость дьяков Сибирского приказа.

5 марта 1708 года черновой вариант указной грамоты воеводе Куз­нецка М.В. Овцыну о строительстве острога в устье Бии и Катуни был готов, 10 дней ушло на редактирование и беление документа, наконец, 15 марта грамота была отправлена в Кузнецк, куда была доставлена только 30 сентября 1708 года.

Грамота позволяла воеводе по своему усмотрению выбрать мес­то для острога вблизи устья Бии и Катуни. Ему предписывалось по­строить острог по всем правилам фортификационной науки – «со всякими крепостьми». Всех строителей острога надлежало снабдить полным жалованьем и хлебными припасами. По окончании строи­тельства М.В. Овцын был обязан оставить на «обереговую службу» в остроге (на «житье» и для сбора ясака) «сколько человек пристойно» и для надзора за служилыми людьми и пашенными крестьянами «на­чального человека» из числа детей боярских. Остающимся в остро­ге следовало выдать полные оклады хлебом, солью и деньгами «из московской присылки» и из доходов Кузнецка, который и в последу­ющие годы обязан был снабжать бикатунский гарнизон «на хлебные и нехлебные расходы».

Комплектуя гарнизон нового острога, воевода должен был исхо­дить из того, что служилые его должны были иметь «всякие воинские припасы» и быть «к городовому делу заобычны». Для увеличения гарнизона грамота предлагала воеводе вербовать добровольцев из «козачьих детей», их родственников и свойственников, обещая им жалованье в тех же размерах, в каких его получают служилые люди других острогов и городов.

Петр 1 придавал настолько большое значение Бикатунскому острогу, что, отдавая его в ведение кузнецкого воеводы, давал последнему пол­ную самостоятельность, выводя его из подчинения томским воеводам: в частности, s случае нехватки людей для строительства острога он полу­чал право обращаться с просьбами о добавке ратных людей непо­средственно в сибирский приказ и даже к самому царю, минуя томское начальство. Об исполнении указа он обязан был доложить «генерально­му президенту и сибирских провинций судие» М.П. Гагарину (10).

Итак, честь сооружения первого русского острога на алтайской зем­ле была предложена Кузнецку, его служилым и всяких чинов людям. Царская грамота обеспечивала и успешное строительство нового ост­рога, и определяла его место в хозяйственном освоении Северного Алтая. Однако в 1708 г. Бикатунская крепость не была построена: указ­ная грамота пришла очень поздно, и, как писал в своей отписке М.В. Овцын, «за дальним расстоянием и за зимним путем и за опасением воинских воровских людей» острог построить не удалось.

Весной 1709 г. из Кузнецка по Калмыцкой дороге, к устью Бии и Катуни, выступил большой отряд, которым командовал сын боярский Яков Максюков. Он перевалил через отроги Салаирского кряжа, спус­тился в долину Бехтемира и вышел к устью Бии и Катуни. В отряде было более 30 детей боярских, 87 конных казаков, 74 пеших казака, более 250 казачьих детей, 30 пашенных крестьян, 48 «выезжих телеутов», 25 абинских татар, 15 посадских, 6 подъячих, 4 барабанщика, татарский голова П. Максюков и «колмацкий» толмач И. Максюков. По нашим подсчетам, в строительстве острога принимали участие свыше 660 человек, из них только 6 были томичами, все остальные – кузнечане. Руководил постройкой острога Яков Максюков.

Кстати, все участники сооружения Бикатунской крепости перечис­лены в специальной росписи, которую М.В. Овцын отправил позднее в Москву. Можно назвать ряд фамилий: возможно, потомки некоторых строителей крепости в наши дни живут в Новокузнецке и в Кемеров­ской области. Так, среди детей боярских в росписи названы Степан Грожевский, Михаил Валишевский, Леонтий Годлевский и др.; из неверстанных детей боярских – Дмитрий Винтовкин, Федор и Алексей Ефтифеевы, Василий Попов, Иван Сорокин и др.; из конных казаков – пятидесятники Яков Вагинов и Максим Севергин, десятники Иван Вы­зов, Михаил Калачев и др., рядовые – Андрей Пареной, Федор Уманский и др. Из пеших казаков – пятидесятники Степан Серебренников, Тимофей и Федор Бессоновы, сотники – Кондратий Пареной и Васи­лий Вызов, рядовые – Максим Пестерев, Алексей Вагин и др., из ка­зачьих детей – Иван Уманский и др. В росписи названы все четыре барабанщика – Обрам Недосекин, Архип Алексеев, Андрей Свешников и Иван Скобке; из пашенных крестьян – Федор Ховыгин, Иван Беспа­лов, Степан Васильев др,, из посадских – Влас Михайлов, Федор Вла­сов и др. Из абинских татар можно назвать Бакарака Адиякова, Барбагача «да Катыша с товарищи». «Выезжие телеуты» в росписи представ­лены лишь главами подгородных улусов – Сортоевым, Василием Поросенковым и Давыдом Торгаевым (11).

Строительство крепости шло быстрыми темпами: уже 18 июня 1709 г. острог был построен «со всякими крепостьми». Большая часть строи­телей была отпущена домой и уже 10 июля возвратилась в Кузнецк (12).

В Бикатунской крепости был оставлен гарнизон численностью в 100 человек: это были казаки и стрельцы. «Начальным человеком» в крепости был оставлен кузнецкий сын боярский. Джунгарские зайсаны во время переговоров с русским посланцем И. Передовым в 1714 г. называли его по имени – Андреем (13), наказная память сыну боярскому Ф. Сорокину, назначенному 9 ноября 1720 г. приказ­чиком «Бикатунского острога» (то есть уже Бийской крепости), на­звала фамилию первого приказчика этого острога 1709 г. – Мура­тов. В этом документе Андрей Муратов (как и, впрочем, в переписи 1719 г.) значится кузнецким дворянином (14).

Как выглядела Бикатунская крепость 1709 года? К сожалению, ни чертежей, ни описаний ее не сохранилось. М.В. Овцын, докладывая о сооружении острога, кратко сообщает, что крепость построена «со вся­кими крепостьми и з башнями и з жилыми избами». «Крепостьми» (ук­реплениями, оборонительными сооружениями) тогда считались ров, вал, надолбы, рогатки. Видимо, Бикатунский острог имел такие сооружения, кроме собственно стен. Неизвестно также, что представляли собою стены острога – были ли они «рублены в забор», как у новопостроенного Кузнецкого острога, или были выполнены в виде «стоячего тына» из бре­вен, как у Уртамского острога, рисунок которого есть на чертеже Томско­го уезда С.У. Ремезова (в последнем случае бревна ставили вплотную друг к другу, нижние концы их закапывали в землю, а верхние заостря­ли). Видимо, Бикатунский острог мало чем отличался от построенных несколько позже Белоярской и Бийской крепостей, а Бийская крепость (1718 г.), по описанию Г.Ф. Миллера, представляла собою в плане четы­рехугольник «длиною 24 сажени, поперег 20 сажен, по углам 4 башни, под ними 4 казармы». В стенах ее было двое проезжих ворот, а внутри «анбар кладовой для провиянту да погреб зелейный» (15). Впрочем, в Бикатунском остроге «жилые избы» располагались отдельно, а не в нижних этажах башен, проезжие ворота находились в противолежащих стенах, причем одни из них были в стене, обращенной к реке.

Гарнизону крепости были оставлены две медные пушки, ядра, сви­нец, порох. Правда, воевода М.В. Овцын понимал, что людей и воору­жения с боезапасами в остроге недостаточно, поэтому он просил Си­бирский приказ и губернатора Сибири М.П. Гагарина немедля при­слать «для оберегания Кузнецкого и новопостроенного острога» «пу­шек всяких и всякого ружья, пороху и свинца». Следует отметить, что Петр 1, получив отписку М.В.Овцына, тут же (18 ноября 1709 г.) распо­рядился, чтобы князь A.M. Черкасский послал из Тобольска в Кузнецк «пять пушек чюгунных да к ним ядер и пороху и свинцу» и об исполне­нии этого приказания доложил М.П. Гагарину (16). Пушки и припасы были действительно отправлены в Кузнецк, но помощь эта запоздала.

Едва кузнецкие служилые люди, строившие Бикатунский острог, воз­вратились домой (прошел лишь месяц), как на деревни и села Кузнецкого уезда совершили дерзкий набег князьки Бойдон Сакылов, Бейуон Уежин и другие вассалы джунгарского хана, «Воровские воинские люди» поло­нили многих русских крестьян, выезжих телеутов, подгорных абинских татар, отогнали их скот, потоптали и сожгли хлеб на полях. Это был ответ на сооружение Бикатунского острога. Враги подошли к самому Кузнец­ку. Но 23 августа против них выступил крупный отряд служилых под командой Якова Максюкова. В коротком бою под стенами города Максюков разбил нападавших и 30 верст преследовал их по Калмыцкой дороге, остатки их «розбежались к реке Бии разными дорогами». Кузнечане отбили и полон, и скот, По русским (возможно, преувеличенным данным) нападавшие потеряли троих князцов и около 300 рядовых вои­нов. Значительны были и потери кузнечан; были убиты 14 человек (трое детей боярских – Я. Буткеев, И. иА. Бугримовы, 4 конных казака-М.Хворов, Я. Синкин, А. Карпов, С. Ефремов, пеший казак Б. Логинов, 5 казачьих детей, один новокрещен). Кроме того, 13 человек были ранены, в их чис­ле сын боярский Д. Буткеев, конные казаки А. Богданов, Т. Бессонов, В. Пономарев, два брата Пондевых, пятидесятники пеших казаков С. Се­ребренников и Ф. Бесцонов (Бессонов?), пашенный крестьянин С. Васильев, один казачий сын, один новокрещен и др. В числе взятых в плен кузнецких людей оказался и сын Якова Максюкова (17).

Набег на беззащитные деревни Кузнецкого уезда до осады Бикатунского острога свидетельствует о том, что джунгары и их вассалы, и кыштимы, вероятно, побоялись напасть непосредственно на Бикатунский острог, опасаясь его пушек и ручных пищалей, и, видимо, не имея опыта осады и штурма даже таких, сравнительно небольших крепос­тей, как Бикатунский острог.

Но.уже летом 1710 г. ойратско-телеутское войско во главе с Духаар (Тоухар)-зайсаном, насчитывавшее около 3-4 тысяч воинов, переправи­лось через Бию выше слияния ее с Катунью и по правому берегу подо­шло к Бикатунскому острогу. В остроге в это время находилось 60 че­ловек, остальные были «в рассылках» – собирали ясак, уехали в Куз­нецк за годовым жалованьем. Несмотря на огромный перевес в силах, взять острог враги не могли и осадили его. Позднее казаки, сидевшие «на сбереженье» в остроге, утверждали, что они «с ними, калмыки, би­лись трои сутки днем и ночью». Не имея осадной техники, джунгары «подошед под острог, башни и острог зажгли». Обороняться стало не­возможно, «и они-де служилые люди из острогу через протоку убежали на остров» (18), вероятно, через ворота, обращенные к реке. Здесь, на острове, все 60 русских воинов вместе с начальником А. Муратовым были пленены. Однако, не желая обострять отношения с Россией, джун­гары вскоре отпустили пленников в Кузнецк (19), хотя, видимо, не всех.

Итак, Бикатунская крепость просуществовала всего около года. Ее не просто раскатали «по бревнышку», а именно полностью со­жгли: об этом есть сведения во многих документах. Так, комендант Кузнецка Б.А. Синявин в отписке томскому воеводе М.С. Колычеву, сообщая о разорении кузнецких деревень джунгарскими кыштымами, добавляет: «А на Усть Бии-Катуни острог сожгли» (20).

Долго еще потом русские начальники от кузнецкого коменданта до сибирского губернатора М.П, Гагарина укоряли кузнецких служилых людей за потерю Бикатунского острога. В наказной памяти белоярскому приказчику С.Серебренникову в июле 1717 г. Б.А. Синявин, пори­цая последнего за потерю 4 служилых в стычке с калмыками, под стра­хом жестокого наказания «безо всякого милосердия» запрещал само­вольные «посылки» разведчиков, «чтоб такими посылками не потерять города, также как и Бийский острог отдан напрасно калмыкам» (21).

В ноябре того же года М.П. Гагарин в памяти новому коменданту Кузнецка Д.И. Востинскому наказывал «смотреть», чтоб «новопостроенных крепостей отнюдь неприятельским людям не отдать, а если от­дадут и выйдут и явятца кто, и тех в Кузнецку… всех казнить смертью для того, что и в прошлых годах отдали кузнецкие крепость, а им смер­тной казни не учинено». Д.И. Востинский переадресовал эти угрозы С. Серебренникову (22). Еще десять лет спустя (9 февраля 1720 г.) в на­казной памяти сыну боярскому Ф. Сорокину, назначенному приказчиком Бикатунской (так называлась построенная в 1718 г. Бийская крепость) предписывалось «…от прихода воинских людей калмыков жить с вели­ким опасением не так, как прежний приказчик дворянин Муратов, Бикатунскую крепость отдал калмыкам» (23).

Все это говорит о том, что русские власти весьма болезненно отреа­гировали на разорение Бикатунского острога, так как пострадал престиж русского оружия, а главное – не удалось закрепиться в чрезвычайно важ­ном в стратегическом отношении пункте предгорного региона.

В июне 1713 г. М.П. Гагарин направил к хану Джунгарии Цэвана-Рабдану тарского казачьего голову И. Чередова с «листом». Чередов имел наказ требовать возврата пленных, имущества (скота) куз­нецких людей и наказания виновных в сожжении острога: «…чтоб на калмык, которые российский город, бывшей меж Бией и Катуней рек разорили, дать оборон». Посол должен был твердо стоять на том, что «город тот построен на земли ж царского величества, потому что те земли на сибирских реках его царского величества» (24).

Цэван-Рабдан не принял И. Чередова и даже запретил давать ему продовольствие и фураж. При встрече 26 февраля 1714 г. зайсаны, которые вели переговоры с Чередовым, предъявили свои кон­трпретензии к жителям Томска, Кузнецка и Красноярска, якобы чи­нившим многие обиды подданным хана. Что касается Бикатунского острога, то, по их словам, Духар-зайсан сбил его, ибо он был постав­лен на земле Духара, а пленных он отпустил в Кузнецк. Зайсаны предупредили, что города в стрелке Бии и Катуни они «вновь ста­вить» не дадут (25). Хан грозил взять русские города (26).

Неудача миссии И. Чередова лишь активизировала действия рус­ских властей: русское продвижение вверх по Иртышу и Оби ускори­лось: в 1713-1716 гг. были построены Ямышевская и Омская крепо­сти на Иртыше и Чаусский и Бердский остроги на Оби.

В то же время русских воевод комендантов в Сибири не оставляла мысль о необходимости скорейшего построения нового острога на устье Бии и Катуни. Зная об этом намерении, джунгарские владетели и их телеутские кыштимы-князьки постоянно грозили «воевать» за это Куз­нецк. Так, 20 июня 1713 г., ясашный Катунской волости Т. Шибичеков сообщил русским властям, что, будучи в «Телеутской землице», видел телеутского князька Бейкона Мачикова, который говорил ему, Тайдыге «…ежели кузнецкие построят по прежнему Бии-Катунский острог или какую крепость, то будем Кузнецкой воевать» (27). Любопытно, что про­тивники России при этом пытались уверить кузнечан, что они в таком случае останутся без помощи. Так, побывавший накануне в Томске телеут Б. Некерев уверял кузнечан, что томичи ни за что не станут помо­гать Кузнецку, если на него «хоть трижды» нападут ойраты (28).

Свои угрозы джунгары подкрепляли военными демонстрациями в предгорьях Алтая. По «сказкам» ясашных из бийских волостей в 1713 г. здесь, за Бией, появлялся Черен-Дондук с трехтысячным отрядом, а зимой 1714 г. он привел сюда якобы пяти-семитысячное войско и собирал дополнительные силы для похода на Кузнецк (29). В мае 1715 г. кумандинцы «подсмотрели… многие палатки поставлены на усти Бии Катуни, на месте, где был преж сего поставлен по указу царского величества острог. И при тех палатках людей многое число и другие к ним через Бию переправляютца… А по признаку они де люди воинские» (30).

Джунгары и их кыштымы – телеутские князьки буквально терро­ризировали ясашное население Кузнецкого уезда. Они запрещали ясач­ным сдавать ясак царю, насильно отбирали уже собранную ему дань, избивали и калечили непокорных. В 1714 г. князец-телеут Байгорок Табунов разгромил улус Чеоктона, а у самого Чеоктона «у живого глаза вынел и ремни ис спины резал, повесив его на дерево» за то, что он «подал ведение» в Кузнецк в 1710 г. о нападении ойратов на город. Под давлением джунгар тау-телеуты отказались платить ясак и бежали в горы. Весной 1715 г. русские крестьяне опасались пахать и сеять, мно­гие бежали в Кузнецк и требовали от властей «воевать» ойратов (31).

Сообщая о возможном нападении Черен-Дондука вешним време­нем 1715 г. губернатору Сибири МП. Гагарину, Б.А. Синявин напоми­нает о набегах врагов в 1709-10 гг., когда они разорили многие деревни и Бикатунский острог» (32). Он просит тобольское начальство распо­рядиться о присылке в Кузнецк половины томского гарнизона, обращается за помощью к томскому воеводе М.С, Колычеву и даже предлагает со­вершить совместный превентивный поход в ‘Телеутскую землицу» (33).

К счастью, поход Черен-Дондука на Кузнецк в 1715 г. не состоялся; внимание его было отвлечено на Иртыш. Дело ограничилось ультима­тумом Черен-Дондука, Шала Табунова и Манзу Бойдонова Б.А. Синявину. В «листе», доставленном от телеутов Б. Некеровым, они писали: «Мир хочешь – людей моих отдай, воеватца хочешь – скажи», и дан был срок в пятнадцать суток (речь шла о Байгороке Табунове, пойманном в 1714 г. и находившемся в Кузнецке) (34). Угроза «воевать» Кузнецк в случае отказа отпустить Байгорока повисла в воздухе.


Далее здесь